По грибы в ночь на Ивана Купала
|
«Черти, привидения и разные ведьмаки…» |
С другом Саней мы собрались по грибы. Деда Рябинкина не позвали, у него был «пострел» спины. Чтобы не обидеть деда, собирались втихомолку, но он все равно узнал и позвонил. Голос в трубке был панихидным. |
- Не думал я, Анатолий, что ты такой изменщик. |
- Постой, дед, куда же тебе с простреленной спиной? |
- Мой пострел уже давно поспел. Нету никакого пострела! |
- Тогда собирайся живее. |
Мы выезжали в ночь, решили поесть картофельных печенок у костра, а утром, по росе, выйти на грибную охоту. |
Рябинкин выглядел нарядно, на нем был новехонький камуфляжный костюм, который подарила ему жена Евдокия Андреевна. Но, как ни хорохорился дед, было видно, что его «пострел» не совсем «поспел», — он с трудом поставил пустую корзину в багажник, а потом, скрипнув зубами от боли, сел в машину. И тут же понес-поехал: |
- Куды едем? В Старую Кособородку? Так и знал, об это самое время там боровики растут! А вы знаете, ребяты-пацаны, какая ныне ночь будет? Ни за что не угадаете… Иванова ночь, Ивана-Купалы! Только в одну такую ночь в году цветет папортник-дуремарская трава, в такую ночь люди клады ищут в лесу, а еще в самое об это время черти, привидения и ведьмаки разные из нор выходют… Ужасть, как хочется на них глянуть! |
Над кособродскими лесами червонным золотом умирал закат. Наливался чернотой бор, смыкались и становились гуще старые березы. Но чем больше темнело в лесу, тем ярче разгорался, приплясывая живым веселым огнем, наш костер. Дед, разомлев от его жара, лег на фуфайку и, уперев нос-рубильник в звездное небо, начал балаболить. |
- Сей минут… — он посмотрел на часы, сделав паузу, — то есть ровно в полуночь выходют из своих нор, чащоб и болот всякая нечисть — Шатучка, Ичетчик, Белая баба, лесавки, Аука, Лядащий, разные там упыри и ведьмаки. |
- Кто такой «Аука»? — спросил Саня и бросил в костер горсть пересохших сосновых шишек. |
Пламя взметнулось высь и тысячи красных искр впились в траурный купол неба, в самую мерцающую пыль Млечного пути. |
- Аука? — переспросил дед, и важно надвинув на нос-рубильник козырек новой каракулевой фуражки, перекатился в темноту. — Аука — маленький, пузатенький, а щеки у него ровно детские воздушные шары, вечно надутые. Живет он в избе, из осины скатанной, пьет воду только от талого льда, помело ему — волчий хвост. И в самый аккурат ему об это время человеку охота голову поморочить в лесу, отзывается он эхом сразу со всех сторон. Того и гляди, заведет в самую что ни на есть беспросветную глушь или в бурелом, где черти ноги и рога ломают, а сам — в кусты. Бродит человек, бродит, а потом и заснет под корягой сладким бесовским сном… |
- Ну, а Белая баба? |
Дед, струхнув, перекатился ближе к огню и приложил палец к губам. |
- Тишком надо, нельзя говорить про смертушку вслух. Громко скажешь, и Белая баба, дух судьбы, вот она — стоит за плечами с косою во весь свой осанистый рост. |
- Ну, а Лядащий? — Саня скрыл улыбку в дыме сигареты. |
- Это дух соломы, он опух от сна и вечно с соломой в башке. Лядащий невидим, слышно только, как он отчаянно зевает. Просыпается он только от весны, всегда недовольный и смурной, бродит один. Все не по нему. Ждет конца лета, чтобы снова уснуть в копне соломы. Если кто услышит вздохи и зевоту, а рядом никого нет, — это тот самый Лядащий. |
Сквозь накатывающую дремоту я слышал, как мой друг пытал деда. |
- Расскажи про лесавок. |
- Это лесные духи, дед и бабка лешего. Они такие маленькие, серые, похожи на ежей. Живут в старой листве. Веселые они, черти, водят хороводы, поднимают листья и шебуршат, шебуршат — копошатся в ней до самой зари. |
- А Ичетчик? |
- Злой дух, из водяных будет, хотя и помельче их. Сам весь зеленый, облепленный пиявками и тиной, плавает, а за ним цугом — лягушки и гады водяные. Охотник до карт и бражки, любит он всякие мелкие пакости. |
- А может, подманим его? — пробормотал Саня, он тоже задремывал под дедову воркотню. |
- Тьфу, тьфу, тьфу, — плюнул дед в темноту. — Ну, его, еще придет и облапошит… Давайте лучше, ребяты-пацаны, через костер сигать! |
Через Купальский костер |
- Зачем? |
- Через купальский костер перескочишь — защитишь себя от порчи. Кто выше сиганет, тот счастливее год проживет, и здравия ему прибудет. |
Дед встал, осторожно потянулся. В спине у него хрястнуло: точь?в-точь сломалась под ногою валежина. |
- Нукося, а я чо вам говорил? — восторженно сказал дед и заприплясывал вокруг огня. — В такую вот Купальскую ночь не только от пострелов, хворей разных излечиваются, но и всякие там желания сбываются! — Он посмотрел на часы. — А ну, ребяты-пацаны, подымайсь, делай, как я! |
Рябинкин повернул каракулевую фуражку козырьком назад, отошел от костровища на десяток метров, разбежался и… птицей перелетел огонь. |
Саня подбросил валежника, огонь взметнулся еще выше, и тоже перелетел пламя. |
А я, подремывая, думал: «И зачем мне все это сдалось? Лежал бы сейчас себе на диване, и ни комаров тебе, ни дыма, ни Аук, ни Белых баб, ни надоевшего до чертей деда!» |
- Вставай, Анатолий! — словно угадав мои мысли, сказал дед. — Чертей вкруг нас в такую ночь и так полно. Вставай, говорю, и сигай через полымя! |
Я «сиганул», раз, другой и — вот диво?то! Вдруг почувствовал в теле юношескую ловкость и прилив сил. Мы все «сигали» и «сигали» через купальский костер, а дед задорно кричал: |
- Знай, черти, наших пацанов! |
Мы легли спать прямо у костра, и дед едва ли не сразу заливисто с перехлестами захрапел, вслед за ним задал храпака Саня. Я долго ворочался, в умирающем свете костра мне чудилось, что вокруг скопились, копошатся и перешептываются все эти Шатучки, Ичетчики, Ауки, Лядавщие и… Белая баба. Ну, да, вон она белеет чуть саваном и посверкивает косой. |
…Я проснулся от истошного крика. У прогоревшего костра не было ни деда, ни Сани, и лишь в предрассветной сереющей мгле метались меж берез две тени. Из одной густо сыпались искры, и она орала дедовым голосом, другая прокричала мне Саниным голосом: |
- Толя, дед горит! Выходи ему наперерез! |
Мы с трудом поймали Рябинкина, повалили его на землю, накрыли плащом, а потом залили тлеющий камуфляж бутылкой минеральной воды «Радонежская». |
Дед жутко ругался. |
- Да чтоб я с вами, чертями, еще раз куда поехал! Да еще на эту дуремарскую Купалову ночь! Ни за что!!! Ввели, понимаешь, меня, старого дурака, в соблазн — прыгать через полымя! Чо ржете, окаянные, над моей бедой, ведь подарок супружницы Евдокии Андреевны, к чертям, загубил! |
Взаправду, дед к чертям загубил свой камуфляж: полностью выгорела спина куртки и майки, зад штанов и трусов. |
- Нет, дед, прыжки здесь ни при чем, — сказал Саня, скрывая улыбку в дыме сигареты. |
- А чево тогда причем? — задиристо спросил дед. |
- Ты спал спиной к костру, уголек стрельнул и угодил на нее… |
Рябинкин опасливо отодвинулся от костра и угрюмо натянул козырек каракулевой фуражки на розовый нос-рубильник… |
Дедов «маяк» |
…Раннее утро было росистым и туманным, белые грибы, как на подбор, — молоды и крепки. Но больше всего везло деду: там, где мы с Саней находили по одному, два гриба, дед обязательно собирал до полутора десятков. Мы с Саней перемигнулись и переменили тактику, пошли по его пятам. |
Дед рыскал по лесу быстрым челноком, точь?в-точь, как Санин сеттер Дон. Кургузый плащик едва прикрывал его зад. Замелькают дедовы ягодицы, — верный знак: дед опять нашел особенно грибное место. Мы с Саней неслышно подходим к нему слева и справа. |
- Вы чево это, пацаны, мне в затылок дышите? — ворчал Рябинкин, а сам, мелькая голым задом, спешно резал и резал охряные боровики. — Вы закон грибницкий знаете? |
- Нет, — простосердечно признался Саня. |
- А то, — нравоучительно сказал дед, — ежели я на коленках ползаю, собираю, — это мое место, и ко мне на двадцать метров не сметь приближаться! |
Мы отступали. Рябинкин пытался оторваться от нас, все прибавлял скорость, но каждое мелькание голого дедова зада служило маяком — здесь боровики! И мы опять скромно нарушали «грибницкий закон». |
Мы возвращались домой. Дед молчал, и то сдвигал на затылок каракулевую фуражку, то натягивал ее на нос-рубильник, — думал о своем. |
- Слухайте, ребяты, почему это я в камуфляже и зеленом плаще никак не смог учесать от вас, схорониться, ведь прежде мне всегда удавалось? |
Пришлось сознаться. Дед ошалело бросил о пол свою каракулевую фуражку, белые его клочковатые брови скакнули на розовый лоб, а васильковые глаза брызнули особенно озорными огоньками. |
От безудержного хохота мы остановили машину. А дед, вытирая слезы, все повторял: |
- Ну, ребяты-пацаны, ну, ядрено мыло, вас хоть сейчас записывай в ФСБ!!! |
Анатолий Столяров |
Источник |