С правлением Ивана IV связано такое количество разных, взаимопротиворечивых явлений и фактов, что его фигура в нашем обществе до сих пор вызывает ожесточенные споры. Тут и прирастание государства Московского новыми землями, и опричнина, и ограничение боярства в правах, и создание той власти, из которой позже возникнет самодержавие, и чистой воды макиавеллизм, когда государь не ограничивает себя в средствах для решения поставленных задач. Одним из орудий для достижения намеченных, не всегда благих целей служили Ивану Васильевичу яды Елисея Бомелия, вовсе не случайно прозванного «магом Кремля».
... — Кто такой? Как звать? — царь грозно взглянул на худощавого иностранца с ранними залысинами и редкой бородкой.
— Элизеус Бомелиус, великий государь, — опередил всех присутствующих государев посол в Англии Андрей Совин, привезший заморского эскулапа в Московию. — Елисеем зовут.
— Елисейка, значит, — на тонких губах самодержца наметилось нечто вроде улыбки. — Немчин?
— Немчин, но доктор аглицкий, — поспешил с ответом Совин, дипломат столь же опытный, сколь и царедворец. — Пользовал в Лондоне самых знатных господ.
— Нишкни, Андрейка! — насупил брови Иван Васильевич. — Пусть немчин сам говорит.
Чужеземец низко, с церемонной учтивостью поклонился и довольно уверенно заговорил, путая русские слова с английскими и немецкими. Скороговоркой обмолвился о том, что лечил некогда саму королеву Елизавету...
При упоминании британской правительницы Иван Грозный, не все уразумевший из сказанного, тем не менее самодовольно осклабился:
— Королева аглицкая зовет меня в своих грамотах «дорогим братом, императором и великим князем», а сама подписывается: «любезная сестра»... Какие хвори лечить умеешь, Елисейка?
Заморский лекарь на два шага отступил, шаркая, и сделал широкий знак рукой. Тут же из темного угла освещенной свечами палаты появились двое слуг, которые принесли за кованые ручки тяжелый дорожный сундук. Иностранец показал, куда его поставить — прямо перед царским престолом. Полез за пазуху, словно не замечая, как напряглись Малюта Скуратов и стоявшие у трона опричники, достал толстый ключ... Открыть ларь, однако, не успел: вставший стеной на пути Малюта ударил стальным кулаком по замку и снес его вместе с ушками.
Немец не испугался, даже не вздрогнул. Сначала затаил дыхание, потом резко выдохнул, выгнав воздух из легких, и бережно приподнял скрепленную медными пластинами крышку сундука. Запрокинул ее, выдержав паузу, и перед взорами собравшихся предстали тесные ряды разнокалиберных склянок, которые заиграли при сиянии свечей гранями всех цветов и оттенков.
— Что это значит? — не сдержал любопытства монарх.
— Poisons. Only poisons... — сглотнув слюну, ответил лондонский лекарь высоким голосом.
— Яды. Только яды, великий государь, — услужливо перевел Совин.
И ощутил, как под стеганым кафтаном по желобку на спине побежал холодный пот. Прошедшему сквозь огонь, воду и медные трубы политику-послу стало страшно. Он запоздало ощутил и ту опасность, которой подвергал всех Малюта (а вдруг от его молодецкого удара разбилась бы хоть одна склянка?!), и жуткое предчувствие новых испытаний для русской земли.
Сына проживавших в Германии голландских беженцев Элизеуса Бомелиуса Андрей Совин вызволил из лондонской тюрьмы, куда тот попал с подачи местного архиепископа за шарлатанство и долги. Опытный политический игрок при дворе Ивана Грозного не мог не знать, что его венценосный шеф проявляет к ядам совершенно особый интерес. И дело тут было не только в природной любознательности первого русского царя. К моменту знакомства с Елисейкой он пребывал в уверенности, что многие из тех, кого любил, к кому был по-настоящему привязан, погибли от рук злоумышленников-отравителей. При схожих обстоятельствах умерли («злокозньством отравлены бысть») мать государя Елена Глинская, его первая и вторая жены... Специалист по ядам требовался ему и как врач, и как консультант по дозированному употреблению опасных снадобий (для выработки иммунитета — опять же на случай отравления), и как соратник в трудной, непримиримой борьбе с боярской оппозицией.
В то время служилые люди в обязательном порядке давали перед крестом клятву: «Мне над государем моим царем и над царицею и над их детьми в еде, питье и платье и ни в чем другом лиха никакого ни учинять и не испортить, зелья лихого и кореньев не давать и не велеть никому давать, и мне такого человека не слушать, зелья лихого и кореньев у него не брать; людей своих с ведовством, со всяким зельем и кореньем не посылать, ведунов и ведуний не добывать на государское лихо».
Лондонский знахарь, ставший в Москве Елисеем Бомелием, почти сразу же почувствовал себя при дворе Ивана Грозного словно рыба в воде. В народе заговорили про «лютого волхва», по чьей воле царь «на русских людей сверепство наложил», а к немцам проникся любовью. Бомелий не только лечил самодержца, но и составлял для него подобия гороскопов, приготовлял по заказу самодержца всевозможные отравляющие вещества. Особо выделялось умение чужеземца насылать на врагов смерть в заранее указанное время.
Николай Карамзин утверждал: «Злобный клеветник Бомелий составлял губительное зелье с таким адским искусством, что отравляемый издыхал в назначенную тираном минуту».
По подсказке «мага Елисея», которого возненавидела со временем вся Московия, Иван Грозный использовал вырезанные из ядовитого плюща чаши (наливаешь в них вино, ждешь, пока оно настоится, пропитается ядом, а затем угощаешь званого на царский пир недруга). Своего ближайшего охранника, спальника Григория Грязного Иван IV после жестоких пыток также напоил ядом, обвинив в том, что именно им была отравлена третья по счету супруга царя Марфа Собакина. Кто ускорил уход Марфы Васильевны в мир иной, доподлинно неизвестно, умерла она в девятнадцать лет, пробыв царицей лишь пятнадцать дней.
Их дружба длилась до тех пор, покуда Бомелий не заигрался в роли придворного колдуна. В 1579 году государь потребовал от него предсказать будущее. Заморский маг проделал несколько многозначительных магических пассов, приложил руки к хрустальному шару и забился в судорогах. То ли звездочет был пьян, то ли устал изо дня в день заниматься форменной чертовщиной, то ли и в самом деле являлся новым Нострадамусом, — как бы то ни было, прорицатель во всеуслышание заявил: вторая жена наследника престола умрет при родах, а самого царевича Иван Васильевич убьет собственноручно; младший сын Федор долго не проживет, его сгубят бояре; но самое страшное то, что древняя и славная династия Рюриковичей прервется и начнется великая смута. (Мистико-детективный, в духе Мориса Дрюона, подход к отечественной истории нашим литераторам, к сожалению или к счастью, свойственен до недавнего времени не был, в противном случае сюжет с Элизеусом Бомелиусом давно поспособствовал бы написанию у нас собственных «Проклятых королей».)
Грозный царь пришел в ярость, запустил в колдуна массивным серебряным кубком. После этого Бомелий три дня отлеживался, а немного оклемавшись, понял, что самый разумный выход из создавшейся ситуации — побег из Московии. Чародей сговорился с давними недругами Ивана IV псковскими боярами и попытался с их помощью скрыться. Не тут-то было: на границе стрельцы схватили Бомелия и в кандалах привели к Малюте Скуратову, благо «верный пес государев» и сам еще недавно панически боялся коварного «аглицкого доктора». Под пытками Елисей принялся оговаривать всех подряд и наконец признался, что готовился отравить не кого иного, как государя всея Руси Ивана Васильевича.
Что произошло после этого с царским ведьмаком (под торжествующее улюлюканье толпы на Болотной площади), описано у жившего тогда в Москве британца Джерома Горсея: «Ему выворотили из суставов руки, изрезали спину проволочными плетьми, потом в этом виде привязали к деревянному столбу и поджаривали, наконец, еле живого посадили на сани и повезли через Кремль, где он тотчас умер».
Когда опричники поджаривали его на вертеле на глазах у собравшихся на зрелище москвичей, Бомелий успел проклясть бывшего благодетеля, крикнул так, что все окрест услышали:
— И царь вскоре умрет от яда!
По прошествии нескольких лет Иван Грозный заболел странной болезнью, весь распух, а его внутренности начали гнить. Тело покрылось волдырями, ранами и пролежнями. Вызвали в Кремль иностранных врачей — тщетно, привезли шаманов с Севера — тоже пустое, ни малейшего облегчения...
Государь до конца своих дней был убежден в том, что против него сработал некий долгоиграющий яд Бомелия, ведь Елисейка наловчился убивать по расписанию.
